Ночь в коммуналке

Társbérleti éj

В ночи холодной, липкой, как помои,
Лежу я: ложка, утонувшая в котле.
Сочится свет в окошко, жирным слоем
Стекает на пол, стынет на столе.
Машины редкие огнями фар плюются.
Не спится мне; лежу, гляжу в окно.
Луна висит щербатым желтым блюдцем.
Все в дырках звезд – небесное стукно.

Вода из крана каплет в общей кухне.
А за стеной волной взмывает звук
Такой могучий – ждешь, что стенка рухнет:
Храпят дуэтом дед и взрослый внук.
Дед – ветеран той, праведной, германской,
Вернулся без ноги, зато живой.
Внук тоже потерял свою, но на афганской.
Теперь живут – на душу по одной.

У Ивановых, в комнате напротив,
Размерен ходиков неутомимый стук.
Облезлый маятник всегда в работе,
Секунды сыплет, сыплет в пустоту.
Но все равно зияет пропасть века
Бездонная; и если Иванов
Бредет средь ночи по нужде до туалета
Он и не ведает, как близок страшный ров.

Сморила Аннушку свинцовая усталость;
Но и во сне она торопится, бежит,
Бежит на ближний рынок, чтобы малость
Деньжонок выручить – иначе не прожить!
Ох, разлила – такая жалость! – масло
На рельсы... скрежет, крик, и чья-то голова,
Подскакивая, катится... Напрасны
Теперь все покаянные слова...

Соседи спят. Лишь я чего-то мешкаю,
На левый повернусь, на правый бок.
Вот так и русская история: то решкой,
То упадет орлом; однако все не впрок.
Лишь пайка хлеба да бутылка водки –
Вот наш удел и в прошлом, и сейчас...
Лежу, тоскую и гадаю кротко:
Неужто то же ждет и завтра нас?

В ночи холодной, серой, как помои,
На дне немытого котла лежу;
Унылый свет, что липнет жирным слоем
К моим губам, задумчиво лижу.
Вот и Нева, приблудная собака,
Лакает воду луж у фонарей
И с полным брюхом, потянувшись сладко,
Ложится спать у запертых дверей.